Первая техногенная ядерная авария в СССР произошла на комбинате «Маяк» в Озёрске Челябинской области: из-за взрыва в атмосферу попало около 20 миллионов кюри радиации. Трагедия стала крупнейшей в истории до Чернобыля, а затем и Фукусимы.Из-за цензуры, бюрократии и особенностей эпохи местные жители почти ничего не знали о случившемся, а за пределами Урала об аварии долго не слышали вовсе. Даже когда в конце 1980-х годов, на волне гласности, тема вышла в публичное поле, катастрофа так и осталась в статусе локальной истории.
Как секретность превратилась в стандарт, а эвакуации — в «переселение»? Наша корреспондентка Дарья Овчинникова поговорила со свидетелями катастрофы, детьми ликвидаторов, экологами и правозащитниками — о механизме замалчивания, о «городах под куполом» и о том, как сегодня живут и борются за свои права пострадавшие, многие из которых до сих пор не могут добиться справедливости.
Гонка вооружений
Кыштымская авария также известна как «авария на «Маяке»». История комбината «Маяк» начинается вместе с Холодной войной: под конец Второй мировой советское руководство активно включилось в гонку вооружений с США и озаботилось созданием ядерного оружия. Хиросима и Нагасаки стали катализатором этого процесса, и Кремль серьёзно взялся за дело. Будущий ядерный проект лично курировал Берия, а конструировал «отец советской ядерной бомбы» Игорь Курчатов.
Кстати, именно Курчатов предложил в качестве локации Урал: из-за его труднодоступности. Так строжайшая государственная тайна будет надёжно сокрыта непроходимыми Уральскими горами, густыми лесами и цепью озёр, которыми славится этот край. Именно в честь окружающих его водоёмов получил своё название закрытый город Озёрск, на территории которого и был расположен комбинат.
Однако необитаемым край никогда не был. Уроженка Озёрска, правозащитница Надежда Кутепова в своей книге «Тайны закрытых городов» пишет: «Исторически у этих земель было совсем иное, сельскохозяйственное назначение. Кыштым был основан в 1757 году, и почти две сотни лет на территории Кузнецкого района, в который он тогда входил, вели земледелие местные жители. Пахали, сеяли, жали, косили траву, ловили рыбу в многочисленных чистейших озёрах».
И теперь территорию предстояло обстоятельно расчистить под будущий ядерный проект: первым делом, как пишет Кутепова, землю без согласований с местными властями и с Госпланом отдали под некую стройку с таинственным названием «База». Юридически будущего завода не существовало.
Конечно, местные были недовольны — и власти, и жители. И работа с недовольными велась абсолютно недемократическим путем: например, граждан, которые имели судимость, выселяли за «неблагонадёжность»: «Подавали вагоны для скота, грузили людей, включая новорожденных младенцев, и вывозили в чистое поле», пишет Кутепова. Причём с любыми судимостями, не обязательно политическими.
Чистое поле — это, конечно, фигура речи: людей расселяли по другим населенным пунктам, под подписку о неразглашении.
Например, жительница города Касли в Челябинской области Нина Хорошенина была депортирована в конце 40-х вместе с родителями и младшим братом. Ее семья попала в список неблагонадежных из-за того, что — по ее словам — брат позволил себе невинно пошутить в здании, где шли политзанятия. В 1992 году женщина добилась статуса репрессированной, однако спустя три года его отменили, чтобы восстановить только в 2004 году.
На «Маяке» запустили первый в СССР промышленный атомный реактор. Предполагалось, что на базе комбината будет построен крупный завод.
Бабушка Надежды Кутеповой работала на заводе по производству сукна в Пензенской области, когда её завербовали на стройку завода. Вербовка носила добровольно-принудительный характер: о том, куда их везут, люди узнавали только на месте.
Письма, которые рабочие писали близким, сперва вычитывала цензура и вычёркивала целые абзацы: любые упоминания о секретном городе и заводе.
Советский атомный проект заработал еще в конце 40-х: тогда строили комбинат «Маяк», запускали реакторы и радиохимическое производство, а регион стал ядром отрасли. Там же, на берегу озера Сунгуль, в посёлке Сокол развернулась закрытая «Лаборатория Б», которую создали на базе довоенного санатория — это был научно-производственный объект, где занимались вопросами радиохимии, дезактивации и радиобиологии — тем, без чего невозможны ни эксплуатация реакторов, ни защита людей и среды. Сегодня о месте и его истории пишут региональные медиа и экскурсионные проекты: детали секретного быта сохранились и стали частью локальной памяти.
Что произошло?
При получении оружейного плутония образовывалось большое количество жидких радиоактивных отходов, которые сбрасывали с 1949 года в реку Теча. В начале 50-х годов власти начали отселять прибрежные деревни и одновременно прекратили сброс высокоактивных отходов в реку»: вместо этого их начали хранить на территории завода в подземных емкостях. Оборудование для контроля степени разогрева отходов досталось от химической промышленности. Оно не было совершенным и в одной из емкостей оно вышло из строя. Взрыв был такой силы, что разорвал ёмкость на осколки и далеко отбросил прикрывающую ее бетонную плиту весом 160 тонн.
По словам специалистов, аварию нельзя сравнивать с Чернобыльской, поскольку это был тепловой, а не ядерный взрыв. Однако радиоактивные элементы также попали в атмосферу. И хотя на месте взрыва 29 сентября 1957 ни один человек не погиб, в результате загрязнения территории, пострадали, погибли и были переселены тысячи людей.
Города-невидимки
Даже беспрецедентная для того времени ядерная катастрофа не была поводом раскрыть гостайну: «Если бы об аварии стало известно, то стало бы известно и о том, что где-то в этой местности есть ядерный объект», — рассказал «Дискурсу» основатель организации «Экозащита!» Владимир Сливяк.
Американский историк Кейт Браун в своей книге «Плутопия» писала так: «В Озёрске говорили, что если просверлить дыру прямо в земле, то окажешься в Ричленде. Вот как я представляю себе эти два города: вращающиеся друг вокруг друга, соединённые на одной оси. Города Ричленд и Озёрск создавались по образу и подобию друга, и это не совпадение, но результат тщательной работы спецслужб».
Речь идёт о городе Ричленде в штате Вашингтон, где проводились первые в мире испытания плутония. Как и Озёрск, Ричленд был закрытым городом, содержался целиком и полностью за счёт государства, и существовал только в секретных документах. Эдакий кинговский Честер-Миллс. Город под куполом — только не воздушным, а информационным.
Жители окрестных деревень — для которых день аварии был обычным воскресеньем — вспоминали огромное оранжевое облако. Затем у них начался кровавый кашель, многим стало плохо.
«Моя 10-месячная дочь встретила тучу на огороде вместе с бабушкой, которая убирала картофель. У малышки начались кровавые поносы, и она умерла через несколько дней. Моя крошка так и осталась похороненной на кладбище деревни Бердяниш, — вспоминал житель этой деревни Иран Хайруллович Хаерзаманов. — И таких случаев с детишками тогда было очень много. А организмы взрослых оказались более выносливыми».
Бердяниш в итоге отселили одним из первых. Ничего не подозревающие челябинцы — город находится далеко от Озёрска и окрестных ему деревень — приняли небесное зарево за северное сияние.
«В прошлое воскресенье челябинцы наблюдали особое свечение звёздного неба», — писали в газете «Челябинский рабочий» 6 октября 1957 года, спустя неделю после аварии. Авторы статьи, почти случайно вошедшей в историю, связали это с увеличением «активности процессов на Солнце».
Тем временем «сияние» разлетелось на сотни километров вокруг, далеко за пределы области, образовав «Восточно-уральский радиоактивный след». Сегодня его хорошо видно на специальных картах: какие-то населённые пункты след задел по касательной, какие-то — очутились в самом его эпицентре. Всего в зоне наиболее плотного заражения оказались 87 населенных пунктов с общим населением 21тысяча человек.
В основном это были маленькие деревушки: Бердяниш, Кирпичики — их отселили спустя 7-10 дней. Затем пришел черед жителей Юго-Конево, Салтыково и других малых сёл с населением более 4,5 тысяч человек.
Всего за всё время было ликвидировано 23 деревни с общим населением 12,7 тысяч человек. Сильному облучению подверглись домашние животные и скот, а также продукты питания и вода.
Конечно, вещи забросили вместе с домами, но кто-то на свой страх и риск всё-таки решал заняться мародерством. Например, местный житель Алексей Липатников вспоминает: «У тёщи моего брата мама из Юшково. Каждый день ходила, как на работу, в Юго-Конево, в другие [заброшенные] деревни, собирала всякую домашнюю утварь: выходила из дома с тележкой и привозила всё, что для хозяйства пригодится».
При этом жители не знали, что произошло и почему их выселяют.
«Наши родители ничего не знали, и не нужно было задавать лишних вопросов», — рассказала «Дискурсу» Татьяна, уроженка бывшей деревни Четыркино. На момент катастрофы ей было всего 4 года. По словам Татьяны, причиной выселения назвали «нерентабельность» якобы бесперспективных деревень.
«Мы должны были переехать, но начались работы по эвакуации. И родители хотели разобрать дом и перевести его в село Покровское Каменского района. Но не разрешили. Причину не озвучили: просто нельзя и всё».
Как оказалось, дом нашей героини все же разобрали, а кирпичи увез в соседнюю деревню председатель колхоза: «Но последствия для этой семьи были плачевными: онкология».
Онкология и другие заболевания, связанные с произошедшей аварией, настигли и Татьянину семью: «Многие из наших родственников заболели. Люди умирали. Мой дед 1894 года рождения прошёл три войны: Первую Мировую, Гражданскую и Отечественную. А эта болезнь его унесла».
На сегодняшний день в селе проживает около 30 бывших «маяковцев».
Мёртвая река
Интенсивному радиоактивному загрязнению подверглась и местная река Теча: до 50-х годов из неё набирали воду, в ней рыбачили, купались, устраивали посиделки у костра. Но теперь Теча должна была стать хранилищем для жидких ядерных отходов. Впрочем, по словам Надежды Кутеповой, аварию 1957 года нельзя назвать основной причиной загрязнения Течи: ведь низкоактивные отходы сливали в реку до 2005 года.
На берегах реки находилось 38 сёл с общей численностью населения около 28 тысяч человек, не знавших об опасности, которую несли эти воды.
«Люди пили из реки воду, поили скот, стирали бельё, поливали огороды», — писали кандидаты исторических наук Владимир Новосёлов и Виталий Толстиков в книге «Тайны „Сороковки“».
Владимир Сливяк вспоминает, что официальная экспертиза обнаружила радиацию в подземных водах и в нулевые годы. Сегодня в Тече официально запрещено рыбачить и брать воду, но многие всё равно это делают. По данным «Экозащиты!» всего в Тече может быть до 500 миллионов кубометров радиации.
И это не единственный радиоактивный водоём в этом месте.
«Черта этого города (Озерска — прим.авт.) от нас в шести км. И там находится одна страшная фабрика. Не знаю, что там делают, но оттуда вытекает ядовитый ручей, к которому нам запрещают подходить ближе, чем на 2,5 метра», — рассказывал один из строителей «Маяка», по фамилии Тамм, в письме близким.
Помимо реки, рабочий упоминает «большое совершенно отравленное озеро». Речь идёт о Карачае — искусственном озере, вырытом в 1951 году для хранения ядерных отходов. По официальным данным, сейчас озеро засыпано песком, закрыто бетоном и скальным грунтом — завершился этот процесс в 2015 году. Впрочем, по словам Надежды Кутеповой, засыпать его до конца так и не получилось.
По официальным данным, уровень радиации в озере составляет около 150 млн кюри (что эквивалентно шести Чернобылям).
На расстоянии 5-15 км от места катастрофы погибли целые сосновые и берёзовые леса, на которые пришлись максимально заражённые участки. Впрочем, по словам ученых, берёза оказалась устойчивее к радиации, чем сосна.
Внутриутробные ликвидаторы
Надежда Кутепова родилась в Озёрске в семье ликвидатора Кыштымской аварии. Ее отец, Лев Николаевич Гаев был мобилизован на ликвидацию в 18 лет. В итоге в Озёрске он и остался: окончил МИФИ и стал инженером завода по переработке радиоактивных отходов.
Сводная сестра Надежды родилась с тяжёлым заболеванием мозга. Она прожила всего 20 лет, и всю свою короткую жизнь провела в психиатрических клиниках. Сам Лев Николаевич умер в 1985 году от рака.
В организацию «Экозащита!» Надежда вступила как волонтёр, а затем — начала заниматься в ней юридическими вопросами.
В 2003 году Кутепова основала свою правозащитную организацию «Планета надежд».
Однажды в приёмную пришли две женщины: Софья Зубарёва, бывшая сотрудница «Маяка», и её дочь. Софья рассказала, что в 1952 году ждала ребёнка, когда её привлекли к защитным работам на берегах Течи, в которую уже на тот момент сбрасывали радиоактивные отходы.
В итоге у Софьи развилась лучевая болезнь, дочка появилась на свет с тяжёлыми с тяжёлыми патологиями. За пять лет, что активисты собирали документы для судебного разбирательства, умерла сначала дочь Софьи Зубарёвой, а затем и она сама.
В течение 10 лет после аварии на таких работах были заняты, по данным «Экозащиты!», около двух тысяч беременных женщин. Эти данные много лет были засекречены, в итоге «Маяк» их так и не признал.
Потомки пострадавших от «Чернобыля» и «Маяка» имеют право на социальные льготы, но не дети женщин-ликвидаторов, которые на момент аварии ждали ребенка. По словам Кутеповой, в законе есть формулировка «граждане, находившиеся в состоянии внутриутробного развития», но касается она только эвакуированных. Она считает, что «Маяк» скрыл наличие беременных ликвидаторш при написании закона.
Специально для детей, матери которых были беременны во время аварии, правозащитница изобрела термин «внутриутробные ликвидаторы».
В разные годы несколько женщин обращались в Челябинский районный суд с соответствующими исками —- в 2007 году их передали в Конституционный суд РФ, но тот его отклонил.
«То обстоятельство, что дети, находившиеся в состоянии внутриутробного развития в момент участия их матерей в работах по ликвидации аварии 1957 года <…> и сбросов радиоактивных отходов в реку Теча, не отнесены к категории пострадавших от аварии <…> само по себе не может рассматриваться как нарушение их конституционных прав», — говорится в вердикте суда.
Пострадавшие впоследствии практически не могли доказать, что облучились именно от «Маяка». Так, в 2014 году Озёрский суд отклонил иск семьи Хасановых из Татарской Караболки, чья 6-летняя дочь умерла от рака печени: семья пыталась добиться от «Маяка» компенсаций. Кутепова была адвокатом родителей девочки.
«Проигравшие перестают верить в правосудие», — подчёркивает она.
Впрочем, были и успешные судебные прецеденты: например, в 2013 году житель Татарской Караболки добился статуса ликвидатора Кыштымской аварии. Будучи школьником, он вместе с другими детьми высаживал деревья, а летом их пропалывал. Ребёнок фактически занимался лесовосстановлением, необходимым при радиоактивном загрязнении. В целом, к работам с заражённой почвой привлекали школьников.
Взрослом возрасте мужчина столкнулся с «рядом заболеваний, по его мнению, вызванных участием в ликвидации последствий аварии» (каких именно заболеваний, в постановлении суда не уточняется). И это не единственный подобный случай. Но и тут раз на раз не приходится: в том же году 59 карабольцам в удовлетворении той же просьбы отказали.
«Нашествие НКО на Россию»
В 2012 году «Экозащита!» стала одной из первых НКО, попавших в реестр «иноагентов».
Минюст также направил в организацию письмо-список причин своего решения. Среди них были, в том числе, «попытки влиять на государственные решения».
С 2014 года штрафов за «несоблюдение закона об иностранных агентах» накопилось на несколько миллионов.
«Мы пытались оспаривать законность нашего включения в реестр, однако все российские суды нам отказывали. Мы также обратились в Европейский суд по правам человека, который много позже (в 2022 году) признал нашу правоту. Но это уже было символическим событием, так как Россия отказалась исполнять решения ЕСПЧ», — сетует Сливяк.
В прошлом году Минюст ликвидировал «Экозащиту!».
В офисе «Планеты надежд» первые обыски прошли ещё в 2008 году: тогда организации вменяли неуплату налога с гранта. А в 2015 году — также внесли в реестр «иностранных агентов», и оштрафовали на 300 тысяч рублей.
В 2010 году Надежда Кутепова стала советником уполномоченного по правам человека Челябинской области. Помимо борьбы за права пострадавших, она занималась и другими инициативами, многие из которых были связаны с архаичными законами жизни закрытых городов: их жители, отсидевшие в тюрьме, не могли вернуться домой к родным по причине «неблагонадёжности». Это дело Кутепова довела до ЕСПЧ, и выиграла.
Правозащитница оказалась достаточно известной, чтобы попасть в «документальный» фильм Ольги Скабеевой «Ядовитый экспорт», который рассказывает о «коварстве» российских НКО и их спонсоров — фондов, близких к американскому правительству. По мнению создателей фильма, организация критиковала деятельность «Маяка» «в интересах других государств», а следовательно — занималась «промышленным шпионажем на американские деньги».
Скабеева стояла у двери квартиры Кутеповой и рассказывала, что оттуда ведётся «борьба со стратегически важным российским предприятием «Маяк» на деньги американского «Фонда развития демократии».
После этого Надежда с детьми уехала из страны, получив политическое убежище во Франции.
В 2018 году организация была ликвидирована.
Села — живые и мертвые
Нынешний замруководителя АП Сергея Кириенко являлся гендиректором компании «Росатом» с 2005 по 2016 годы, а наблюдательный совет возглавляет по сей день.
Заступив на новую должность, Кириенко приехал на «Маяк» и поговорил с экологами, которые критикуют предприятие, вспоминает Владимир Сливяк: «Мы тогда очень плотно взаимодействовали с Надей Кутеповой. Она позвонила и сообщила о предстоящей встрече. Мы вместе набросали список наших требований. Среди прочего, там было прекращение переработки отработавшего ядерного топлива, потому что из-за этого возникало большое количество жидких радиоактивных отходов, которые потом сливали в окружающую среду. И переселение загрязнённых деревень — Муслюмово, Татарская Караболка и других».
Но в итоге, по словам эколога, «Кириенко распорядился переселить только Муслюмово, но и тут всё было сделано из рук вон плохо — их переселили в новое место, которое было всего в нескольких километрах. То есть потратили очень много государственных денег, а людей оставили по сути в том же загрязнённом регионе с радиоактивной водой и пылью».
Действительно, урочище Муслюмово сегодня находится совсем рядом со своей новой версией — Новомуслюмово. Приставка «ново» в названии так и не прижалась, и местные называют село по-старому. Два Муслюмова — живое и мёртвое, разделяют всего два км.
Но деревню Татарская Караболка не отселили даже тогда, хотя она в своё время оказалась прямо на пути радиоактивного облака. В 1957 году здесь проживало больше 4 тысяч человек, а к 2010 осталось всего 423. Понятно, что многие жители уехали отсюда вполне добровольно. Однако на маленькую деревушку приходится восемь кладбищ, и среди местных зашкаливает заболеваемость раком.
Со дня катастрофы на «Маяке» минули десятилетия. После многих лет замалчивания, авария получила широкую огласку в перестройку и постперестроечный период. С нулевых же память о взрыве и признание государством своей ответственности начали уходить из публичного пространства. Сегодня помнящих первый атомный катаклизм на земле и, тем более, заставших его становится всё меньше.
Однако «маяковцы» в разных уголках Урала создают памятники ликвидаторам катастрофы и мемориалы исчезнувшим деревням, проводят классные часы в школах, собирают материалы для выставок в маленьких краеведческих музеях и библиотеках. «Пока мы будем живы, значит, будет жить и наша история этой трагедии», — говорит Татьяна, одна из пострадавших от взрыва.
